Жуткие слова «опыты на живых людях» мы привыкли связывать с концлагерями, в которых проводили чудовищные эксперименты врачи-преступники, осужденные после окончания войны Нюрнбергским трибуналом. Тогда-то мир и узнал о Зигмунде Рашере, подвергавшем узников пыткам холодом в Дахау ради того, чтобы узнать, сколько способен прожить человек в условиях низкой температуры. Тогда же стали известны опыты Карла Клауберга в Аушвице по «эффективной стерилизации». А имя Йозефа Менгеле, одержимого идеей выведения людей «высшей расы» и развернувшего в Освенциме обширную базу для своих страшных экспериментов, стало символом всего античеловеческого, что воплощал в себе фашизм. У десятков ведущих врачей, работавших, как они выражались, с «человеческим материалом», были сотни помощников и тысячи подчиненных, так или иначе соприкасавшихся с этой деятельностью. Нужно ли говорить, что почти все «пешки» избежали наказания? Да и немалому числу врачей-экспериментаторов удалось уйти от ответственности. Скорее всего, среди безнаказанных остался и доктор Кюнтер – в архивных документах его имя писалось еще и в такой транскрипции: Кунтер.
Он появился в Симферополе примерно через две недели после оккупации города. Немецкий лазарет разместился в здании 1-й советской больницы – сегодня она носит имя Семашко. Конечно, понадобилось место. И кровати, и матрасы с подушками, и хирургические инструменты, и перевязочный материал… Не нужны были только пациенты, заполнявшие палаты. Не то чтобы больница была переполнена – местные, кто мог, перебрались по домам. Но оставались раненые – и военные, и гражданские, больные после операций. «Мы перенесли всех раненых в корпус родильного отделения, – вспоминал Михаил Хорин, молодой врач, устроившийся в эту больницу перед войной. – Однако и это помещение показалось захватчикам слишком роскошным для русских больных. Нас выбросили сначала в помещение бывшей глазной клиники, затем вообще удалили с территории больницы в одну из городских школ».
Немцы вовсю осваивали 1-ю советскую больницу. Военный врач Кюнтер распоряжался прозекторской – моргом. Именно в этом отделении делались окончательные выводы о причине смерти. Но доктор, осмотрев свои владения, тут же распорядился разделить помещения: в одном, как и полагается, вскрывали умерших, а вот во второе имел доступ лишь он, помощник Оскар Шульц, фельдсекретарь Бахтель и два немецких санитара Франц и Феликс. О том, что происходило в прозекторской, стало известно из показаний санитара Ивана Симоновича Галкина: до войны он работал в морге, остался здесь и при немцах. От русского медперсонала – медсестер и санитаров немцы отказываться не собирались. В прозекторской остались еще два сослуживца Галкина – санитары Мисюра и Старун.
Деятельный Кюнтер, выяснив, какие еще медучреждения находятся в Симферополе, совершил самый настоящий набег на них, изъяв множество приборов, реактивов из венерологического и туберкулезного диспансеров и психиатрической больницы. Интересовали его, в первую очередь, микроскопы и микротомы – последние инструменты используются для получения тончайшего среза биологической ткани. Этот образец потом изучают под микроскопом, делая выводы о состоянии ткани, взятой с того или иного органа.
Первый намек на то, чем именно занимается немецкий военврач с подручными во второй части прозекторской, Галкин получил 5 января 1942 года. В тот день, прибыв на работу вместе со своими русскими сослуживцами, он увидел в коридоре на топчане два тела юношей. «Спросили у Франца: «Что это?» Он ответил: «Партизаны!», – сообщал в показаниях Иван Галкин. – Потом мы их посмотрели, оказалось, у них косые швы – вырезаны почки и грубо зашиты, а по телу разлита запекшаяся кровь. Значит, разрезы были на живых, как были – в одежде. А на полке в двух банках с формалином стояли почки под номерами. Я спросил у Феликса, что это за почки. Он ответил, что это для шефа, шеф наш – специалист по почкам».
«Я здесь погибаю!»
Получается, определенная репутация у доктора Кюнтера была. Он уже считался специалистом. А специалисты не выныривают из ниоткуда: значит, он работал в клинике или исследовательском центре, публиковал работы в научных журналах, дискутировал с коллегами, занимавшимися такой же «почечной» темой. Вероятно, в немецких архивах еще можно отыскать какие-то сведения, связанные с биографией этого врача. Армейская служба и руководство фельдпрозектурой для него вовсе не стали причиной расставания с «научными» исследователями. Напротив, теперь он получил возможность безнаказанно проводить эксперименты не на кроликах или морских свинках, а на людях.
Нет сомнения и в том, что об этой самой «научной деятельности» были осведомлены не только непосредственный руководитель Кюнтера – начальник лазарета Эйкорн, но и куда более высокие инстанции, обеспечившие ему всяческое содействие. Работал ли Кюнтер по собственной инициативе или участвовал в каком-то масштабном проекте, следуя указаниям сверху, мы вряд ли узнаем. Но то, что это был именно жестокий продуманный эксперимент, а не спонтанное удовлетворение извращенной фантазии врача-садиста, понятно даже по тем немногим сведениям, которые сохранились в Госархиве Крыма.
Бесстрастно умерщвляя молодых людей, врач изымал у них почки – ему были нужны здоровые образцы в качестве контрольного материала для сравнения и с иными, изъятыми у жертв его экспериментов. Галкин сообщал, что через три дня после появления первых тел, обнаружил там же, в коридоре, еще три. Два – в гражданской одежде, и одно – в военной. Все – молодые, крепкие на вид мужчины; самому старшему около двадцати лет, и опять с такими же страшными разрезами. Через день – еще похожий труп, а полка все пополнялась новыми банками с «образцами».
«Потом шеф стал ходить в тюрьму (лагерь военнопленных) и, по-видимому, отобрал себе там несколько человек, которые находились в особом месте, где им санитары носили особую диетическую пищу, – это еще одна цитата из показаний Галкина. – Я спросил у санитара: «Почему вы носите им отдельно пищу?» Он ответил: «Нет соли, нет мяса – точная диета». И когда эти люди умирали, их привозили в прозекторскую, и вскрывал при нас только сам (имеется в виду Кюнтер – ред.). Брал почки и ставил их туда же, все под номерами».
Прямо на территории лазарета, недалеко от морга, Кюнтер распорядился вырыть яму для «утилизации» тел. Русских санитаров время от времени предупреждали, чтобы не задерживались после работы: мол, шеф будет трудиться ночью. Несколько раз после этих «трудовых ночей» санитары видели, что чуть присыпанная яма пополнилась, а в прозекторской остались следы крови, в печи – несгоревшие остатки одежды, на полу – забытые мелочи вроде ремня или носка. Военнопленные, работавшие в лазарете, рассказывали санитарам, что по ночам к прозекторской подъезжали машины, и там горел свет. От них же Галкин узнал о побеге одного из подопытных: тот «отключил» немецкого санитара ударом по голове, разбил окно и, укрывшись полушубком, бросился в ощетинившийся осколками проем. В беглеца стреляли. Удалось ли ему скрыться неизвестно. Вряд ли, учитывая, что территория лазарета охранялась.
Фрагмент статьи из Крымского научно-популярного издания «Полуостров сокровищ», выпуск №32.
Полуостров Сокровищ 